Летуновский Алексей

Поэт, музыкант, лидер группы "Ливень". [официальный сайт]

10 апреля 2005
Санкт-Петербург

ЛН: У тебя есть песня, посвящённая Башлачёву, "Похороны шута". Из этого можно сделать вывод, что он – важный человек для тебя.

АЛ: Конечно.

ЛН: Считаешь ли ты, что являешься продолжателем традиции, которая берёт своё начало с него или с Высоцкого? Она накладывает некие требования на то, что ты делаешь?

АЛ: Скорее не требования, а некие табу на то или на другое, которые находится внутри тебя.

ЛН: Табу – это запреты, но, наверное, появляются и "разрешения"?

АЛ: Естественно. Появляется планка, ниже которой уже никак нельзя.

ЛН: Башлачёв пел и жил, руководствуясь так называемым "принципом зеркала", о котором писал Задерий в своей книжке. То есть, он и его лирический герой были неразделимы.

АЛ: Иногда, в особо тесной компании людей, которых знаю и которым доверяю, я беру на себя ответственность исполнять башлачёвские тексты. По-другому эти песни исполнять нельзя. Хотя если Чернецкого взять или Высоцкого – то же самое. Эти песни нужно проживать, иначе это будут не песни, а просто смех.

Я обожаю песню "Ванюша". Это предел или даже – за ним! У меня в Москве есть друзья, они говорят, что лучше меня после Башлачёва её никто не пел. Это не хвастовство, но когда я заканчиваю песню, то просто весь сырой... Этим надо жить!

ЛН: И с твоими песнями так же?

АЛ: Пишется то, что чувствуется и поется то, что чувствуется, и это заново и заново переживается и перепевается.

ЛН: Башлачёв говорил, что русский рок не сознаёт своего назначения, что в любом произведении этого жанра должны слышаться национальные, этнические нотки.

АЛ: Знаешь, я сегодня как раз думал, – а почему у меня не пишутся песни в реггей, в готике? Пишется то, что чувствуется, что хочется (именно хочется). Я живу и чувствую песни так, как есть, и незачем выпендриваться.

ЛН: У Джоанны Стингрей был проект показать Башлачёва по американскому телевидению. Она спросила его: "Как вы думаете, поймут ли вас?" Он считал, что поймут. А ты как думаешь?

АЛ: Есть другой пример. Когда Высоцкий был во Франции, выступали "Grateful Dead", если я не ошибаюсь. Кто-то пробил и его выступление. То ли Влади, то ли ещё кто-то. Он вышел после них и спел "Охоту" и другие песни. Народ, относившийся сначала пофигистически, притих и вдавился в землю. Они поняли, что это такое!

Эти фигуры, Башлачёв и Высоцкий, я считаю, одинаковые. Не буду говорить, кто сильнее, а кто слабее, – не те ранги.

ЛН: Почему твой коллектив называется "Ливень"? Вообще это – нередкое название для рок-группы.

АЛ: Да, "Ливень" из Ростова-на-Дону написали на нашем сайте: "Что это за группа-клон?"

А название? Стукнуло так и всё. "Ливень" и есть "Ливень".

Наш басист, Васька Соколов, рассказывал такую байку: лет пять-шесть назад (мы тогда уже играли, я с 1996-го года этим занимаюсь) был фестиваль, выступали какие-то группы, "Сплин" и другие. Вяло как-то, вяло. "А потом вдруг ливень ебанул ". Мне так понравилось.

ЛН: Ты много пишешь сейчас?

АЛ: Нет, вообще не пишется. Я с Чижом говорил этим летом. Спрашиваю: "Серёга ты пишешь чего-нибудь?" Он говорит: "Нет, я не понимаю, что случилось". После этого вопроса он переменился. Сидели, хорошо разговаривали, а как я его спросил – он "тёмным человеком" стал.

Если обо мне, то я это – оттого, что жизнь стала бешеная. Беготня, нервяки по поводу группы, хочется успокоиться.

ЛН: У многих сейчас – "творческие кризисы". У всех проблемы?

АЛ: Ну, почему, Юрий Юлианович с Борисом Борисовичем пишут каждый день по произведению. "Чайф" пишет.

Вот не люблю я "Чайф", не моя это музыка. У них всё просто. Башлачёв говорил, что всё должно быть по морфемам. От этого лучше идти, я так считаю. Хотя, как идти? Что чувствуется, то и надо писать, по идее.

Есть люди, которые могут являть собой не просто художника слова, а художника вообще. Вот, например, Юрий Наумов. Я ему верю, он обалденный художник по слову. Видно, что проживает песни, что это – не лажа.

ЛН: А Летов как?

АЛ: Летов хорош.

ЛН: Но на новый альбом, "Долгая счастливая жизнь" сколько лет он песни набирал? А в 1987-м – пять альбомов за год. Что изменилось?

АЛ: Зато какой альбом выдал?! Моими любимыми всегда были "Прыг-скок" и "Сто лет одиночества". Они слушались постоянно...

ЛН: А "Русское поле экспериментов"?

АЛ: Это лучше в акустике фирсовской слушать. Что-то мне оно не понравилось в электричестве. Я за пронзительность. Пронзительность не в смысле скрежета гитар, а в смысле того, что идёт из человека.

Вот, были два альбома: "Прыг-скок" и "Сто лет одиночества". И этот, третий. Остальные все раздавал. Эти не отдам ни за что.

ЛН: Так что, сейчас ситуация в обществе такая, что не пишется?

АЛ: Не знаю, больная тема... Вот у меня есть тетрадка. Когда четверостишье появляется в голове, – я его записываю. На каждой странице по четверостишью новой вещи. Таких – штук двадцать. Я каждый день сажусь, перелистываю... и всё. Вижу их, даже слышу музыку в голове, но что дальше – не знаю. А пустоту писать не хочется.

Вот у меня сейчас уже неделю одна фраза в голове крутится, а больше никуда не идёт. Уже есть и музыка к этой фразе, но....

Дело не в общественной ситуации. Не знаю, в чём, но не в ней. Взять Борзыкина того же. Писал политические песни, сейчас – не пишет политические. Но песни-то у него есть. И песни обалденные, кстати. Не обязательно про войну общества-то.

ЛН: Нет, я не говорю, что не пишется о "войне общества", но, вероятно, не пишется из-за чего-то в этом самом обществе.

АЛ: Не знаю, трудный вопрос.

ЛН: Ты, когда в 1988-м году узнал о смерти Башлачёва, уже представлял, кто это такой?

АЛ: Нет, пожалуй. Мне тогда 16 лет было, а в ПТУ учился. На дворе – "Алиса", "Кино", "Аквариум". Тогда, если ты учишься в каком-нибудь заведении или во дворе каком-то живёшь, то все делятся на два лагеря. "Кино" и "Алиса". Киноманы получают по ушам, естественно.

Я, сколько себя помню, всегда был белой вороной, слушал "Кино". Хотя к Кинчеву с уважением отношусь.